РИТМ СЕРДЦА

Ритмами насыщен мир, который нас окружает. Мы встречаемся с ними постоянно, с первых мгновений жизни. Ритм — движение колыбели и пение, сопровождающее его, мигающий свет маяка и шум бьющих о берег волн, стук поезда и кваканье лягушек под откосом железной дороги. Ритмы мира пронизывают нас; внося собственный метр, побуждают к ответу. У первобытных народов ритм ассоциируется с началом жизни. На островах Полинезии бог, слепив из глины фигурку женщины-матери, танцевал перед ней три дня и три ночи. Барабаны ускоряли ритм, а он каждым движением танцующего тела выражал умоляющий призыв. Пока наконец, как пишет Чеслав Милош, материя уже не могла удержать свою недвижность. Ее прошила первая конвульсия ритма, пробуждение после сна без веков. Ее отклик был робким: она выдвинула одно колено, пытаясь определить, действительно ли она чем-то отличается от земли.

А может, этот ритм, отбиваемый барабанами, донесся из глубин вселенной? Может, его возбудили плывущие из межзвездных просторов сигналы — регулярные, равномерные, извлеченные изнутри колоссов, по сравнению с которыми наше Солнце — пылинка? Эти гигантские скопления материи, источники мощных магнитных и гравитационных полей — нейтронные звезды — шлют во вселенную — и нам — радиоволны высокой частоты. Их отличает такая совершенная регулярность, что центры, в которых они возникают, назвали пульсарами. Так нельзя ли себе представить, что ритм пульсаров навязал ритм бьющим барабанам и первая пульсация крови, что пробежала по пробуждающемуся к жизни человеку, была ответом на их ритм? Пульсация крови от пульсаров вселенной?

Не только мир пронизывает нас ритмами. Ритмы есть и в нас. В наших организмах ритмически протекает так много явлений — от столь очевидных, как сон и бодрствование, вплоть до самых скрытых, таких как выделение гормонов в кровь, — что для объяснения их удивительнейшей регулярности и синхронности стали пользоваться образным понятием биологических часов. И задолго до того, как их открыли, все соглашались, что если этот необыкновенный хронометр действительно существует, то с его циферблата считывают время все без исключения клетки нашего тела.

Сегодня мы размещаем его в мозгу, в той его части, которая названа подбугорьем. Это там, в двух скоплениях серой материи, ядрах подбугорья, идут биологические часы и их самая существенная часть — циркадный (околосуточный) осциллятор. Кажется, что механизм часов представляет собой цикл повторяющихся реакций: транскрипции генов и синтеза белков. Эти реакции укладываются в кольцо обратной связи: гены, называемые «часовыми», кодируют белки, которые, накапливаясь, тормозят транскрипцию генов. Одновременно с деградацией (разложением) белка транскрипция начинается вновь и цикл воспроизведения белка возобновляется. Этот часовой механизм, отличающийся ритмичностью, является общим для всех видов — от плодовой мушки до человека. Он связан с эмиссией околосуточных сигналов, зависящих от изменений в мембранном потенциале клетки. Однажды возникнув, они распространяются в ближайшую окрестность, а также в другие области мозга.

Но какая польза была бы от часов, которые нельзя установить на местное время? Биологические часы скрыты в мозгу — непосредственно над скрещением зрительных нервов. И преобразованные световые сигналы — кратчайшим путем — непрерывно приносят им вести о мире, тогда как нейроны, создающие их структуру, доставляют им вести изнутри организма. В генетическом часовом механизме сходятся и созвучны ритмы мира внешнего и мира внутреннего.

У некоторых людей биологические часы спешат. На пороге третьего тысячелетия в штате Юта обнаружено несколько семей, все члены которых — от дедов до внуков — просыпаются на четыре часа раньше всех других. Поднимаются, бодрые, ото сна, в который еще надолго остаются погружены их соседи. Их часы как бы убежали вперед за сутки на четыре часа. У этих ранних жаворонков произошла замена отдельной буковки, нуклеотида, в одном из их часовых генов. А может, «ночные Марки» несут в своих часах другую, тонкую генетическую мутацию? Медицина уже начинает поиски лекарств, которые сумеют вмешаться в работу биологических часов, смогут корректировать неприятные смещения во времени, какие мы испытываем, например, после трансатлантических перелетов на реактивных самолетах. Появится ли в будущем новая группа врачей... часовщиков? Допишет ли министр здравоохранения к уже существующим в нашей стране 72 врачебным специальностям новую? И назовет ли этих специалистов по-ученому, чтоб их не путали с часовщиками, — хронологами?

Из многочисленных ритмов, пульсирующих в нашем организме, биение сердца нам ближе всего. Может, потому что оно всегда было опознавательным знаком жизни — как биологической, так и чувственной. Не с тем же ли самым сосредоточенным вниманием вслушиваются в биение сердца врач у пациента и писатель у героя романа? И не у них ли оба — и врач, и писатель — заимствуют слова для определения их состояния, говоря, что сердце колотится в груди, трепещет или замирает?

Ведь уже в просуществовавшей дольше всего однородной цивилизации мира, какой была египетская, сердце играло огромную роль, в том числе как средоточие психических сил. Оно входит в поэзию, в религию, в священные тексты, вырастает до ранга не только центрального органа тела, но и основного средоточия чувств — и становится почти «сутью сути» человека. В период Раннего царства, то есть пять тысяч лет тому назад, только сердце человека бросали на чашу весов в посмертном суде Озириса. Чистое сердце на чаше весов, стоящих перед богом, должно было весить меньше легчайшего перышка. В противном случае его немедленно пожирало ожидавшее неподалеку чудовище, и загробная жизнь египтянина завершалась позорно и навсегда.

Если говорить о сердце, то не столько созвучность ритмам окружающей среды, сколько независимость его ритма представляет собой самую удивительную особенность. Вспомним школьный урок биологии. Сердце, извлеченное из лягушки и положенное на доску стола, бьется долгие-долгие минуты. Ежедневно в полутора десятках операционных в нашей стране хирурги останавливают больные сердца и, охладив организм, выполняют сложные операции, с тем чтобы после их окончания снова привести в движение сердце с помощью электрического тока. Более того, во время трансплантации человеческое сердце, изъятое из тела донора, в течение многих часов остается в одиночестве, в питательной жидкости простого состава, а позже, оказавшись в чужом для себя организме, возбужденное током, на долю секунды приложенным к его стенке, — приходит в движение и начинает биться ритмично. Эти примеры показывают, что в самом сердце должен находиться механизм, способный побуждать его к ритмичной работе.

Этот механизм создают специализированные клетки, генерирующие и распределяющие импульсы. Они не рассеяны беспорядочно, но образуют единую систему. Мы называем ее автоматической системой сердца или — чаще — проводящей системой. Первое название подчеркивает независимость и прежде всего безотказную, механическую регулярность работы системы, вторая — отмечает ее участие в распространении импульсов. Большие скопления клеток системы объединяются в узлы, или станции, между которыми по рельсам волокон мчатся импульсы. Проводящая система, как армия на фронте, имеет свою иерархию, обеспечивающую преемственность командования в случае смерти очередных командиров. На вершине иерархической лестницы находится синусно-предсердный узел, который задает темп, то есть делает первый шаг. Он вырабатывает импульсы самой высокой частоты. Следовательно, он подавляет все иные потенциальные стимуляторы и диктует ритм всему сердцу. В случае его повреждения командную роль перенимают очередные, ниже расположенные центры, задающие ритмы всё более низкой частоты. Когда и они умолкнут, сердце запустит свой последний спасательный механизм, скрытый в мышце, и начнет биться в самом медленном ритме, который обеспечит доставку крови к органам в состоянии покоя, но не позволит сделать никакого усилия. Мы говорим тогда о полной блокаде сердца: промежуточные станции и проходимые прежде пути пришли в негодность или заблокированы.

Что представляют собой эти сигналы, с которыми мы прошли путь от первой станции до последних? Мы описываем их на уровне электрических явлений. И говорим, что они возникают, когда в стенках клеток отворяются щели, канальцы, по которым внутрь влетают одни заряженные атомы, а вылетают другие. Это явление ритмически повторяется, приводя к возникновению разницы потенциалов. Электрические разряды мчатся по известным нам путям вплоть до волокон мышц и вызывают их сокращение. Но кто в стенках клеток с определенной ритмичностью открывает ворота, через которые в противоположные стороны проскакивают заряженные атомы? Какой метроном выстукивает этот первый ритм, из которого рождается ритм сердца? Этого мы не знаем. И вместе с электрическим током скользим по поверхности явлений.

Бьется ли наше сердце с механической точностью метронома? Не у каждого. Объяснение этому следующее. Рождение импульсов в клетках синусно-предсердного узла повторяется с ритмичностью идеальной, в такт наименьшему кванту информации. Но прежде чем импульс покинет узел — чтобы распространиться по созданным для него путям и побудить сердце к сокращению, — прежде чем это наступит, он испытает чрезвычайно тонкое влияние нервов симпатической системы. Это утонченное воздействие, которое, как правило, мы не в состоянии обнаружить стетоскопом. Зато мы можем его заметить, анализируя длинную ленту записи электрокардиограммы. Если измерить промежутки между очередными ударами сердца на протяжении нескольких минут, то можно убедиться, что у многих из нас они незначительно отличаются друг от друга, отклоняясь от среднего значения на сотые доли секунды.

Это наводит на мысль о темпе rubato, особенности, присущей музыке Шопена. Известно много определений шопеновского rubato. Это должен быть способ исполнения произведения «с уточенным ритмическим беспокойством». Согласно другим определениям, rubato заключается в «минимальных перемещениях между нотами мелодического голоса в пределах собственного такта, на фоне равномерно идущего баса». Ференц Лист охарактеризовал шопеновское rubato, сравнив его с деревом, «крона которого сгибается на ветру во все стороны, тогда как корни крепко сидят в земле».

Словесное определение «rubato» для обозначения игры senzo rigore Шопен использовал в 1824-1835 гг. — в мазурках и ноктюрнах. С 1836 г. он перестал его употреблять. Гастон Белотти считает, что наступило это по соображениям очевидным: в момент зрелости всё его исполнительское искусство стало rubato.

Есть сердца, в которых rubato, это «утонченное ритмическое беспокойство», запечатлевается отчетливо, как в период зрелого искусства Шопена, есть другие, в которых — как в его раннем, юношеском творчестве — этот ритм незаметен. Эти первые, пораженные грозной болезнью, реже останавливаются внезапно, словно недостаток жесткости, известная гибкость, склонность к ритмической свободе лучше готовили его к наступлению зловещих, означающих болезнь ритмов. Анализ этих незначительных отклонений от идеальной ритмичности под влиянием нервной системы (heart rate variability) находит всё более широкое применение при оценке риска внезапной остановки сердца у больных после перенесенного инфаркта.

Исследованию пульса врачи всегда придавали большое значение и достигли в нем необыкновенной искусности. Герофил из Александрии, в III веке до Р.Х., оценивал отдельные фазы пульса при помощи часов собственной конструкции, с которыми ходил к больным. На протяжении веков волны пульса анализировали всеми возможными способами, веря, и не без оснований, что это путь к познанию секретов работы сердца и всего организма. И еще несколько лет тому назад студенты-медики у постели больного были обязаны сходу определить такие основные характеристики пульса, как быстрота, наполнение, напряжение, частота и ритмичность. Неисчислимыми должны были им казаться названия, которыми они старались описать главную характеристику исследования, говоря о пульсе двойственном, нитевидном, анакротическом или — когда уже прилагательных не хватало — чудном. Разве в эпоху всемогущей техники всё это знание кануло в забвение? Пожалуй, нет. Популярный «Медицинский словарь» Дорланда, в издании 2000 г. рекламируемый как собрание самых существенных для врачебной практики в третьем тысячелетии сведений, описывает... 82 разновидности пульса!

Разумеется, самую большую конкуренцию исследованиям пульса составило прослушивание сердца. Французский врач Рене Лаэннек, основатель аускультации, который однажды, желая избежать неловкости прикладывания уха к груди молодой пациентки, свернул бумагу в трубочку, обвязал шнурком и приложил к окрестностям ее сердца, вероятно, не предполагал, что его изобретение откроет целый мир звуков, нам в буквальном смысле ближайших, мир, прежде замкнутый для наших ушей. Отличные примеры этого дают аритмии. Одиночная экстрасистола подобна легкому спотыканию в танце — миг колебания, даже неосознанный, и на следующем шаге мы улавливаем ритм, который несет нас дальше. Отмеченный повторяющимися преждевременными сокращениями ритм сердца наводит на мысль, что синкопы не были оригинальным открытием джазовых музыкантов. При полной неритмичности — паузы между сокращениями изменяются, ритмический же акцент смещается. Быстрый бег галопирующего коня слышится в сердце с недостаточностью левого желудочка (галопирующий ритм, английское gallop rhythm). Биение сердца, пораженного полной блокадой, изредка прерывает «пушечный залп» (одновременное сокращение предсердий и желудочков), повторяемый тихим эхом сокращающихся предсердий.

Эхо — имя горной нимфы. Греческие мифы по-разному объясняли, как она стала олицетворением бестелесного, повторяющегося голоса. Полюбив без взаимности Нарцисса, она погрузилась в такое отчаяние, что стала исчезать, пока от нее не остался только голос. И должно было так случиться, что за утаивание любовных увлечений Зевса Гера обрекла Эхо на повторение последнего услышанного ею слова. Поэтому ничего удивительного, что ее имя стали повторять вновь возникающие языки. Оно по-настоящему прижилось в них, чтобы в конце концов стать одним из чаще всего используемых слов в современной медицине. Эхо, эхозонд, эхокардиография... Мы исследуем сердце голосовыми волнами, а они отражаются, возвращаясь к нам как эхо, по которому мы конструируем образ самого сердца. Этот образ поражает точностью деталей. Исследовательская аппаратура развивается так быстро, словно хочет сравняться в совершенстве с эхозондом... летучей мыши.

Эхокардиограмма, открывая нам подробности анатомии сердца или способности к сокращению его мышцы, позволяет понять природу нарушений ритма. Распознаём же мы их по электрокардиограмме. Особенно ценной является двадцатичетырехчасовая запись ЭКГ, по фамилии американского врача популярно называемая Хольтером. В этих мемуарах, записанных сердцем, отмечается каждое его сокращение. И, разумеется, каждая, даже кратчайшая, аритмия или гипоксия, кислородное голодание. Их запись оказывает неоценимую помощь в повседневной медицинской диагностике. Развиваются и более изощренные виды анализа, позволяющие зафиксировать тончайшую асинхронность работы сердца. В исследовании этих чрезвычайно сложных явлений на помощь медикам приходят математики и физики, применяя динамику нелинейных систем и теорию хаоса.

Сколько же усовершенствований ожидает сегодня студентов медицины, желающих глубже познать музыку сердца! Над грудиной, в месте крепления ребер, мы накладываем мембрану с электронным усилителем. Из него выходят шесть пар слуховых каналов, таких же, как в обыкновенном стетоскопе. Благодаря этому шесть человек одновременно воспринимают явления, прослушивая одно и то же место над сердцем. На экране переносного компьютера бежит кривая электрокардиограммы, а под ней фонокардиограмма — непрерывная запись тонов, шумов, всех акустических феноменов, возникающих в сердце. Их можно остановить, «заморозить» и анализировать.

 О замораживании звуков, слов и даже музыки мечтали издавна. Антифан, домочадец Платона, рассказывает о стране, где зимы были такими суровыми, что слова замерзали в воздухе. Летом, когда они оттаивали, жители узнавали, о чем говорили зимой, подобно тому, как ученики Платона только в старости начинали понимать, что означали услышанные ими в молодости слова учителя. Несколько веков спустя некий итальянский купец (описанный Бальтазаром Кастильоне) отправился зимой на Украину за собольими мехами. Он остановился на замерзшем берегу Днепра, откуда вел переговоры с московскими купцами, устроившими стоянку на противоположном берегу. Однако выкрикиваемые слова не долетали, замерзали по дороге и зависали в воздухе, как сосульки. Тогда польские переводчики разожгли огонь посередине реки. В оттаявших словах, однако, прозвучали такие высокие цены, что итальянец незамедлительно вернулся — с пустыми руками — на свою солнечную родину.

Но кто же перещеголял бы в рассказах о зимних странах барона Мюнхаузена! Мчась однажды в санях по ледяным пустыням России, он велел всю дорогу играть вознице почтовой кареты. Мы не удивимся тому, что ни один звук не вырвался из рожка: все они, замерзнув, застряли в нем. Но зато вечером, в трактире, из рожка, повешенного у камина, полилась музыка, при звуках которой радостно оттаивали замороженные сердца.

Когда врач на операционном столе «замораживает» сердце, снижая температуру на несколько градусов, он останавливает его музыку и ритм, потому что сердце не работает. Механические насосы заменяют сердце и нагнетают кровь в сосуды. После проведенной операции согретое сердце приступает к работе, испускает тоны. Приходит в движение кровообращение, регулируемое ритмом сердца.

В бытность мою начинающим врачом, когда Вроцлав сковали «зимы столетья», к нам в больницу в три часа утра привезли замерзшего человека. Его нашли над Одрой, где температура достигала —35°. Он окоченел и был холоден, как сосулька, не дышал, сердце его не билось, ЭКГ чертила плоскую, горизонтальную линию. О реанимации только начинали говорить, оборудования у нас не было никакого. Мы были вдвоем с медсестрой. Я начал массировать сердце, а она делала искусственное дыхание «рот-в-рот». С каждым выдохом комната наполнялась парами денатурата. Работа сердца восстановилась примерно через час массажа, дыхание — через два часа. На следующий день больной вышел на своих собственных ногах, перед этим обругав нас: у него, мол, исчезла пачка «Экстра-крепких». Взволнованные, мы послали описание происшествия в журнал «Ланцет», хотя и не сумели ответить на вопрос редактора, какой была температура тела реанимированного. Более четверти века спустя в том же самом журнале был описан несчастный случай, произошедший с норвежской лыжницей-рекордсменкой на Дальнем Севере. Она упала в глубокое ледяное ущелье, откуда ее вытащили спустя два часа, неживую, с температурой тела 13,7°, и перевезли самолетом спасательной авиации в Тромсё. Сердце заработало только после нескольких часов перекачивания ее крови через аппарат внешнего кровообращения. Из больницы она вышла после пятимесячной реабилитации. Такие случаи в последнее время подсказали мысль применять в отделениях интенсивной терапии, куда привозят больных после уличной реанимации, матрасы, охлаждающие тело по крайней мере на несколько градусов. В надежде, что отдалится время необратимых изменений в мозгу, что легче и быстрее вернется пульс и сердцебиение.

 У нескольких тысяч американцев не удается ни прощупать пульс, ни измерить давление крови, хотя некоторые из них передвигаются относительно свободно. Эти люди носят вшитые в сердце миниатюрные насосы, помогающие перетеканию крови из левого желудочка в аорту — непрерывным, не пульсирующим образом. На свете живут также несколько больных, у которых сердце извлечено, а вмонтировано полностью искусственное, величиной с грейпфрут — целиком из титана и пластика, — «проявление наиболее продвинутой технологии, какую человек когда-либо носил в себе». Повсеместно применяются и электрические стимуляторы сердца, а круг антиаритмических лекарств чрезвычайно широк и продолжает расти. И все же бывает так, что самые сильнодействующие лекарства подводят, а помочь может слово.

Много лет назад в нашу клинику был принят с тяжелой общей инфекцией организма Ежи Турович, главный редактор «Тыгодника повшехного». С инфекцией нам удалось справиться, но осталась аритмия. Сердце билось в недобром, угрожающем ритме, одном из тех, что сами не отступают, а предвещают наивысшую опасность. Мы применили сильнодействующие лекарства — безрезультатно. Мы оказались у предела наших возможностей. Однажды вечером я навестил Ежи в изоляторе, прослушал сердце и вернулся домой, удрученный собственным бессилием. Когда на другой день рано утром я приложил трубку, то услышал чистый, равномерный, правильный ритм сердца. Я не верил собственным ушам, но подтверждение принесла запись ЭКГ. Удивленный, я спросил: «Ежи, что-то случилось прошлой ночью?». Он ответил мне со своей известной мягкой, доброй улыбкой: «Ты знаешь, Папа позвонил мне после полуночи из Ватикана».

Тайна кровообращения в человеческом теле была открыта примерно через двести лет после открытия вращения Земли и планет вокруг Солнца. Наша длительная невозможность познать явление столь важное и касающееся каждого из нас должна казаться почти непонятной, тем более что комплекс экспериментов, необходимых для установления этой истины, мог быть разработан и выполнен без всяких препятствий в течение нескольких предыдущих тысячелетий. Уильям Харви, открывший тайну кровообращения, был опытным патологоанатомом и ученым с неугасимой любознательностью. Прежде чем заняться человеком, он произвел вскрытие около двухсот различных животных, включая страуса, что в начале XVII века в Лондоне было все же делом не самым простым. В дальнейшем при помощи простых надрезов и перевязки человеческой руки он установил, что кровь вытекает из сердца по артериям, а к нему возвращается по венам.

Сравнение обращения планет вокруг Солнца и кровообращения в человеческом теле устремляет мысль к музыке. Пифагор полагал, что источник музыки — ритмичное движение планет. Музыка небесных сфер, выражение совершенной гармонии, звучит всегда, хотя мы ее никогда не слышим. Подобным же образом мы не слышим ритмичного шума крови, так как он с нами с рождения. Он доходит до нас только в редкие минуты, когда гармония организма глубоко нарушена, когда нам плохо, — в болезни.

 Мой любимый «Oxford Companion to the Music» определяет ритм как лик музыки, обращенный ко времени. Как отнести это к ритму сердца?

До миллиардов наших клеток доходит волна крови и, как морская волна, лижущая песок на берегу, омывает их — и откатывает, чтобы вернуться через отмеренное время. Наши крупные внутренние органы и клетки, которые их образуют, непрерывно колеблемы волнами прилива и отлива. Они чувствуют, слышат шум и ритм крови, которая «скрепляет далекие берега нитью взаимопонимания» и говорит им о течении времени.

Глава из книги «Катарсис. О целебной силе природы и искусства». Анджей Щеклик

Статьи о ритме и барабанах

• Интервью с Сергеем Кузнецовым о творческом пути дарбукиста (PDF).
• Интервью с Сергеем Кузнецовым о дарбуке для журнала «Шафран» (PDF).
• Интервью Сергея Кузнецова для барабанов мира-2015
• Мастера дарбуки
• Барабаны мира: исторический очерк.
• Хроники этнической музыки и восточного танца в России.
• История беллиданса его музыки.
• Драмминг для танцоров
• Барабаны мира: классификация.
• Мифы о барабанах и магические ритуалы с барабанами
• Барабаны Африки. (Лоуренс Грин)
• Ближневосточные барабаны
• Музыкальная археология древней и средневековой Средней Азии: ударные инструменты (PDF)
• Персидская и турецкая музыка
• Японские барабаны
• История русских военных барабанов (Сергей Мищенко)
• О русском военном оркестре и военных барабанах (PDF)
• Концепция музыкальной науки Абу Насра Мухаммада ал-Фараби (PDF)
• Барабанный юмор
• Стихи про барабаны
• К этимологии слова «Перкуссия»
• Инструменты восточного ансамбля

Звукотерапия, шаманизм, мистика звука, древность

• Древние барабаны
• Бубен шамана и посвящение в шаманы
• Шаманский бубен: музыкальный инструмент или ездовой олень шамана (Добжанская О . Э., PDF)
• Магия тона и искусство музыки (Радьяр Дэйн, PDF)
• Ритм Сердца. (Анджей Щеклик)
• Когда женщины были барабанщиками
• Ритм и смысл. (Соколов. Б. Г.)
• Лечебные ритмы
• Ритуал Зар
• К постановке проблемы психологии ритма
• Мистицизм звука
• Регрессивность ритма
• Восприятие времени (Выдержки из книг )
• Cтресс на работе и методы его снижения
• Легенды о барабане

Ритмическая нотация, упражнения

• Основные музыкальные термины
• Как играть на дарбуке
• Искусство контроля пальцев Lorraine C. и Gregory G. Irvin (DOC, 18МБ)
• Сборник ритмов и упражнений по дарбуке. Сергей Кузнецов. (doc)
• Как работает музыка. Ритм. Говард Гудал (видео)

Алгебра ритмов

• ВИЗУАЛИЗАЦИЯ РИТМОВ. (Сергей Кузнецов)
• Альтернативные способы ритмической нотации для перкуссионистов. (Антонио Грамши).
• Опыт естественной классификации ритмов на примере арабских iqa’at. (Антонио Грамши)
• Ритмика Фламенко для дарбуки. (Антонио Грамши)
• Алгебра ритмов. (Антонио Грамши)
• Балканская ритмика. (Антонио Грамши)
• Комбинаторика балканских ритмов (Антонио Грамши, 2022, PDF)